Неточные совпадения
Бывало, пушка зоревая
Лишь только грянет с корабля,
С крутого берега сбегая,
Уж к
морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскаленной,
Волной соленой оживленный,
Как мусульман в своем раю,
С восточной гущей кофе пью.
Иду гулять. Уж благосклонный
Открыт Casino; чашек звон
Там раздается;
на балкон
Маркёр выходит полусонный
С метлой в руках, и у крыльца
Уже сошлися два купца.
Все были хожалые, езжалые: ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и степям, по всем речкам большим и малым, которые впадали в Днепр, по всем заходам [Заход — залив.] и днепровским островам;
бывали в молдавской, волошской, в турецкой земле; изъездили всё Черное
море двухрульными козацкими челнами; нападали в пятьдесят челнов в ряд
на богатейшие и превысокие корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху
на своем веку.
Но эта первая буря мало подействовала
на меня: не бывши никогда в
море, я думал, что это так должно быть, что иначе не
бывает, то есть что корабль всегда раскачивается
на обе стороны, палуба вырывается из-под ног и
море как будто опрокидывается
на голову.
До вечера: как не до вечера! Только
на третий день после того вечера мог я взяться за перо. Теперь вижу, что адмирал был прав, зачеркнув в одной бумаге, в которой предписывалось шкуне соединиться с фрегатом, слово «непременно». «
На море непременно не
бывает», — сказал он. «
На парусных судах», — подумал я. Фрегат рылся носом в волнах и ложился попеременно
на тот и другой бок. Ветер шумел, как в лесу, и только теперь смолкает.
Но не
на море только, а вообще в жизни,
на всяком шагу, грозят нам опасности, часто, к спокойствию нашему, не замечаемые. Зато, как будто для уравновешения хорошего с дурным, всюду рассеяно много «страшных» минут, где воображение подозревает опасность, которой нет.
На море в этом отношении много клеплют напрасно, благодаря «страшным», в глазах непривычных людей, минутам. И я
бывал в числе последних, пока не был
на море.
Нигде человек не
бывает так жалок, дерзок и по временам так внезапно счастлив, как
на море.
Но никогда гибель корабля не имела такой грандиозной обстановки, как гибель «Дианы», где великолепный спектакль был устроен самой природой. Не раз
на судах
бывали ощущаемы колебания
моря от землетрясения, — но, сколько помнится, больших судов от этого не погибало.
Не из камня же они: люди — везде люди, и искренний моряк — а моряки почти все таковы — всегда откровенно сознается, что он не
бывает вполне равнодушен к трудным или опасным случаям, переживаемым
на море.
Смотрел я
на всю эту суматоху и дивился: «Вот привычные люди, у которых никаких «страшных» минут не
бывает, а теперь как будто боятся!
На мели: велика важность! Постоим, да и сойдем, как задует ветер посвежее, заколеблется
море!» — думал я, твердо шагая по твердой палубе. Неопытный слепец!
Бывает у моряка и тяжело, и страшно
на душе, и он нередко, под влиянием таких минут, решается про себя — не ходить больше в
море, лишь только доберется до берега.
В то время как
на берегу
моря бывает пасмурно и сыро, в горах ясно, сухо и тепло.
В Южно-Уссурийском крае опилки, зарытые в землю, быстро сгнивают и превращаются в удобрение, но
на побережье
моря они не гниют в течение трех лет. Это можно объяснить тем, что летом вследствие холодных туманов земля никогда не
бывает парная.
Как и надо было ожидать, к рассвету мороз усилился до — 32°С. Чем дальше мы отходили от Сихотэ-Алиня, тем ниже падала температура. Известно, что в прибрежных странах очень часто
на вершинах гор
бывает теплее, чем в долинах. Очевидно, с удалением от
моря мы вступили в «озеро холодного воздуха», наполнявшего долину реки.
Итак, мы нанесем наши семейные визиты, посмотрим ярмарку,
побываем себе немножко в Шато-де-Флер, погуляем, пофланируем, а потом
на Волгу, вниз до Царицына,
на Черное
море, по всем курортам и опять к себе
на родину, в Одессу.
«6-я, курхайский лов
бывает обыкновенно весною и только в
море, или, лучше сказать,
на взморье. Он производится посредством сетей, которые в перпендикулярном к поверхности воды положении привязываются
на концах и средине к трем шестам, вбитым в дно морское. Рыбу, идущую из
моря и запутывающуюся в сии сети, снимают в лодки,
на коих разъезжает промышленник около своих снастей.
Но
на рыбу
бывает повальный и внезапный
мор от причин совершенно неизвестных.
Тишина в жизни буйного, необузданного человека не предвещает ничего доброго. То же самое
бывает, говорят,
на море.
Еще мальчишкой Туба, работая
на винограднике, брошенном уступами по склону горы, укрепленном стенками серого камня, среди лапчатых фиг и олив, с их выкованными листьями, в темной зелени апельсинов и запутанных ветвях гранат,
на ярком солнце,
на горячей земле, в запахе цветов, — еще тогда он смотрел, раздувая ноздри, в синее око
моря взглядом человека, под ногами которого земля не тверда — качается, тает и плывет, — смотрел, вдыхая соленый воздух, и пьянел, становясь рассеянным, ленивым, непослушным, как всегда
бывает с тем, кого
море очаровало и зовет, с тем, кто влюбился душою в
море…
— Ха-ха… Видно, кто
на море не
бывал, тот досыта богу не маливался. Ну, настоящая страсть еще впереди: это все были только цветочки, а уж там ягодки пойдут. Порша! скомандуй насчет чаю и всякое прочее.
Кто из вас
бывал на берегах светлой <Суры>? — кто из вас смотрелся в ее волны, бедные воспоминаньями, богатые природным, собственным блеском! — читатель! не они ли были свидетелями твоего счастия или кровавой гибели твоих прадедов!.. но нет!.. волна, окропленная слезами твоего восторга или их кровью, теперь далеко в
море, странствует без цели и надежды или в минуту гнева расшиблась об утес гранитный!
Мы долго блуждали по петербургской слякоти. Была осень. Дул сильный ветер с
моря. Поднималась кода. Мы
побывали на Дворцовой набережной. Разъяренная река пенилась и охлестывала волнами гранитные парапеты набережной. Из черной пропасти, в которой исчезал другой берег, иногда блестела молния, и спустя четверть минуты раздавался тяжелый удар: в крепости палили из пушек. Вода прибывала.
Но, как это часто
бывает на Черном
море, внезапно сорвавшийся бог весть откуда ветер подул от берега и стал уносить катер в
море с постепенно возрастающей скоростью.
Старые рыбаки говорят, что единственное средство спастись от него — это «удирать в открытое
море». И
бывают случаи, что бора уносит какой-нибудь четырехгребный баркас или голубую, разукрашенную серебряными звездами турецкую фелюгу через все Черное
море, за триста пятьдесят верст,
на Анатолийский берег.
На чужие-то я его
море выпил, а случалось,
бывало, и
на свои бутылочку купишь.
В Кронштадте известно какое гулянье:
на крепостной вал,
на Купеческую стенку,
бывало, сходим,
на море смотрим…
В заговорах от лихорадок, называемых «Молитва св. Сисиния», рассказывается, как к святому, стоящему
на морском берегу, вышли из
моря «семь простовласых дев»; по молитве святого, явившиеся архангелы избили этих дев; число и имена лихорадок и архангелов непостоянно: лихорадок
бывает двенадцать, вместо Сисиния — Сихаил и Михаил, имена архангелов — Урил, Рафаил, Варахель, Рагуил, Афанаил, Тоил.
Шредер ее не очень осматривал (эти медики
бывают иногда свысока небрежны), а только сказал мне в другой комнате, что это осталось после болезни и что с весной недурно куда-нибудь съездить к
морю или, если нельзя, то просто переселиться
на дачу. Одним словом, ничего не сказал, кроме того, что есть слабость или там что-то. Когда Шредер вышел, она вдруг сказала мне опять, ужасно серьезно смотря
на меня...
По утрам, когда он просыпался, ему не надо было даже приподымать голову от подушки, чтобы увидеть прямо перед собою темную, синюю полосу
моря, подымавшуюся до половины окон, а
на окнах в это время тихо колебались, парусясь от ветра, легкие, розоватые, прозрачные занавески, и вся комната
бывала по утрам так полна светом и так в ней крепко и бодро пахло морским воздухом, что в первые дни, просыпаясь, студент нередко начинал смеяться от бессознательного, расцветавшего в нем восторга.
— Мне всегда хочется чего-то, — задумчиво заговорила Мальва. — А чего?.. не знаю. Иной раз села бы в лодку — и в
море! Далеко-о! И чтобы никогда больше людей не видать. А иной раз так бы каждого человека завертела да и пустила волчком вокруг себя. Смотрела бы
на него и смеялась. То жалко всех мне, а пуще всех — себя самоё, то избила бы весь народ. И потом бы себя… страшной смертью… И тоскливо мне и весело
бывает… А люди все какие-то дубовые.
Кроме чаек, в
море никого не было. Там, где оно отделялось от неба тонкой полоской песчаного берега, иногда появлялись
на этой полоске маленькие черные точки, двигались по ней и исчезали. А лодки всё не было, хотя уже лучи солнца падают в
море почти отвесно. В это время Мальва
бывала уже давно здесь.
Море широко и глубоко; конца
морю не видно. В
море солнце встает и в
море садится. Дна
моря никто не достал и не знает. Когда ветра нет,
море сине и гладко; когда подует ветер,
море всколыхается и станет неровно. Подымутся по
морю волны; одна волна догоняет другую; они сходятся, сталкиваются, и с них брызжет белая пена. Тогда корабли волнами кидает как щепки. Кто
на море не
бывал, тот богу не маливался.
— Из города, — повторил Михей Михеич, — и все по милости этого разбойника Онуфрия. Представьте вы себе, наговорил мне чертову тьму, турусы
на колесах такие подпустил, что ай-люли ты, моя радость! Аферу, говорит, такую для вас сыскал, какой еще
на свете подобной не
бывало, просто сотнями загребай целковенькие; а окончилась вся афера тем, что у меня же двадцать пять рублев занял, да в город я напрасно протаскался, лошадей совершенно
заморил.
Черепахи живут и
на земле, и в воде, как ужи и лягушки. Детей они выводят яйцами, и яйца кладут
на земле, и не высиживают их, а яйца сами, как рыбья икра, лопаются — и выводятся черепахи. Черепахи
бывают маленькие, не больше блюдечка, и большие, в три аршина длины и весом в 20 пудов. Большие черепахи живут в
морях.
Это было отчаянное, но единственное средство спасения, которое уже не раз избавляло Кожиёна от смерти
на рогах чудовища. Как он,
бывало, заляжет у быка между рог, так тот его носит
на голове, пока измается, и тогда сбросит его
на землю, а сам убежит, а Кожиён после выспится, чувствует себя как после качки
на море и «кунежнтся» — ищет, чтобы его пожалели: «Преставьте, — просит, — меня либо к матери божией — она мне заступница, либо пойдемте в кабак — мне целовальник в долг даст».
Вазуза весной раньше ломает лед и проходит, а Волга позднее. Но когда обе реки сходятся, в Волге уже 30 саженей ширины, а Вазуза еще узкая и маленькая речка. Волга проходит через всю Россию
на три тысячи сто шестьдесят верст и впадает в Хвалынское (Каспийское)
море. И ширины в ней в полую воду
бывает до двенадцати верст.
— Никак нет. При береге бы остался…
На сухой пути сподручнее, ваше благородие… А в
море, сказывают ребята, и не приведи бог, как
бывает страшно… В окияне, сказывают, волна страсть какая… Небо, мол, с овчинку покажется…
— А главная причина, что морской человек бога завсегда должон помнить. Вода — не сухая путь. Ты с ей не шути и о себе много не полагай…
На сухой пути человек больше о себе полагает, а
на воде — шалишь! И по моему глупому рассудку выходит, милый баринок, что который человек
на море бывал и имеет в себе понятие, тот беспременно должон быть и душой прост, и к людям жалостлив, и умом рассудлив, и смелость иметь, одно слово, как, примерно, наш «голубь», Василий Федорыч, дай бог ему здоровья!
Володя двинулся
на сходню и вошел
на корвет, разыскивая глазами вахтенного [Вахтенный офицер — дежурный, отвечающий за все во время своей вахты. Он называется еще вахтенным начальником. Вахтенные офицеры чередуются между собой и стоят
на вахте в
море по четыре часа; их
бывает 4 и 5.] офицера.
Ашанин, занятый отчетом, почти не съезжал
на берег и только раз был с Лопатиным в маленьком чистеньком японском городке. Зашел в несколько храмов,
побывал в лавках и вместе с Лопатиным не отказал себе в удовольствии, особенно любимом моряками: прокатился верхом
на бойком японском коньке за город по морскому берегу и полюбовался чудным видом, открывающимся
на одном месте острова — видом двух водяных пространств, разделенных узкой береговой полосой Тихого океана и Японского
моря.
По зиме, когда по восточным берегам Каспийского
моря на сотни верст живой души не
бывало, кизильбаши увозили медь к себе домой
на санях, не боясь ни казацких караулов, ни набегов хищных трухменцев.
На другой день Великой пречистой третьему Спасу празднуют. Праздник тоже честно́й, хоть и поменьше Успеньева дня. По местам тот праздник кануном осени зовут;
на него, говорят, ласточкам третий, последний отлет
на зимовку за теплое
море;
на тот день, говорят, врач Демид
на деревьях ли́ству желтит. Сборщикам и сборщицам третий Спас кстати; знают издавна они, что по праздникам благодетели
бывают добрей, подают щедрее.
Она так глядела и имела такое выражение, как будто
море, дымок вдали и небо давно уже надоели ей и утомили ее зрение; она, по-видимому, устала, скучала, думала о чем-то невеселом, и
на ее лице не было даже того суетного, натянуто-равнодушного выражения, какое
бывает почти у всякой женщины, когда она чувствует вблизи себя присутствие незнакомого мужчины.
Оно стоит одиноко
на берегу, и днем его
бывает далеко видно с
моря и с поля.
— Становой. — То-то,
мор… Становой с Мишей еще по-христиански обращается… Такие ли
бывают… Ежели к обеду не прибежит
на пароходе — значит, поздно, часам к девяти.
Во вторую зиму, когда Писемский стал приглашать
на слушание первых двух частей своего"Взбаламученного
моря",
бывало больше народу.
Если же он гневался, или предавался сильной радости, или начинал говорить о чем-нибудь ужасном и великом, то страстное вдохновение овладевало им,
на сверкающих глазах выступали слезы, лицо румянилось, голос гремел, как гром, и монахи, слушая его, чувствовали, как его вдохновение сковывало их души; в такие великолепные, чудные минуты власть его
бывала безгранична, и если бы он приказал своим старцам броситься в
море, то они все до одного с восторгом поспешили бы исполнить его волю.
В последние два года заточения узник читал чрезвычайно много, без всякого разбора. То он занимался естественными науками, то требовал Байрона или Шекспира.
Бывали от него такие записки, где он просил прислать ему в одно и то же время и химию, и медицинский учебник, и роман, и какой-нибудь философский или богословский трактат. Его чтение было похоже
на то, как будто он плавал в
море среди обломков корабля и, желая спасти себе жизнь, жадно хватался то за один обломок, то за другой!
День уже склонялся к вечеру, к одному из тех чудных вечеров, какие
бывают только
на юге. Теплый, полный влаги ветерок дул с
моря.
Не одного из них он
заморил и загнал страхом со света, но они всё к нему лезли, потому что Вишневский иногда
бывал щедр и бросал им что-нибудь
на разживу.